Капелланы украинского фронта
Донецкий аэропорт уже несколько месяцев мужественно удерживается воинами Вооруженных Сил Украины. Но это лишь один из множества участков, где храбрые украинские герои держат оборону, чтобы не допустить дальнейшего проникновения вооруженных бандитов. Срочники, контрактники и просто добровольцы — десятки тысяч наших сограждан сейчас находятся на передовой. А тем временем многомиллионный народ руками волонтеров шлет фронтовикам одежду, медикаменты, продукты питания и… теплые слова благодарности.
Вместе с зенитчиками, артиллеристами, танкистами и механиками на передовую пошли и капелланы. Они — специалисты в области души и духа. И если во многих странах они служат легально, выполняя оплачиваемый государственный заказ, то в Украине исключительно по велению Божьему и сердечному. Идут на фронт, чтобы выполнять функцию полевых священнослужителей, пастырей и душепопечителей, чтобы молиться с солдатами и отвечать на их сложные вопросы.
Ныне в Украине постоянно пополняется батальон капелланов. С несколькими из них мы встретились в Киеве — они как раз вернулись после служения знаменитым "киборгам" в Донецком аэропорту.
Олег Маринченко (позывной "Падре") — до войны занимался служением в церкви, рукоположенный диакон, помощник пастора церкви "Дом архитектора". Занимался душепопечительским служением, а также помогал по всем хозяйственным делам при строительстве молитвенного дома.
Валерий Педченко (позывной "Оболонь") — был диаконом церкви "Возрождение" в Киеве, руководителем реабилитационного служения, ездил также по тюрьмам, работая с заключенными; сейчас проживает в Ровно и трудится в новой церкви.
Игорь Оклик (позывной "Шторм") — координирует работу группы капелланов; ранее также занимался тюремным служением при евангельской церкви.
– Что представляет собой условный батальон капелланов — спрашиваем у "Шторма".
– Батальон капелланов — это межконфессиональное формирование. Там собрались люди из разных конфессий. Это юридически зарегистрированная организация. Мы плотно сотрудничаем с Министерством обороны Украины. География нашего служения начинается возле Волновахи и заканчивается в городе Счастье.
– Давно существуете в таком организованном виде?
– Мы начали служить летом, с тех пор присоединяются новые и новые люди. Уже порядка 40 человек. И каждый день звонят желающие присоединиться к служению. Но процедура приема в батальон не простая, берем не всех.
– Какова основная миссия?
– Конкретная помощь военнослужащим в зоне АТО — духовная, психологическая и медицинская.
– Капеллан не считается комбатантом по Женевской конвенции?
– Не считается, но, тем не менее, этот человек идет с ребятами везде — и под пули, и в котлованы.
– Зачем?
– Чтобы поддерживать их, чтобы рассказать, что есть надежда в Господе. Если солдат сегодня умрет, то он должен знать, что будет дальше. Работа ведется в целом — ободрение, поддержка, молитва за родных и близких, поддержка солдат. Наши капелланы в Донецком аэропорту показали себя блестяще — по стойкости, смелости и выносливости.
– Каким образом происходит взаимодействие с Вооруженными силами Украины? Готово ли армейское командование легализовать работу капелланов?
– Такой должности сейчас нет. Поэтому мы туда едем как парамедики. Умеем обращаться со всеми веществами, которые находятся в аптечке, можем оказать первую медицинскую помощь. Большой акцент делается на тактическую медицину.
– Так вы идете туда как медики или как капелланы?
– Мы четко говорим, что мы — духовные служители. У нас есть все как у бойцов — форма и все соответствующие нашивки.
– Но факт вашего служения в зоне боевых действий хоть как-то документально где-то фиксируется в армейских журналах? Хотя бы для получения страховки или компенсации в случае ранения или смерти.
– Мы уже подняли вопрос страховки, и в Министерстве обороны об этом уже знают. Ждем решения. Тем более, что командиры батальонов просят нашей помощи в работе с личным составом.
– Солдаты открыты для духовной опеки?
– На передовой — да, а в тылу — не очень.
– Какие основные проблемы?
– В основном — алкоголизм. Особенно среди старших мужчин, призванных из запаса.
– Где берут алкоголь?
– В местных магазинах и у местных жителей покупают.
– Командование просто соглашается с этим?
– А они ничего не могут сделать. Институт замполита ничего не может сделать. Он себя изжил уже давно, стал неэффективным и бесполезным. Сейчас звонят командиры подразделений и просят капелланов помочь решить проблему.
Рассказывает "Оболонь": Те, кто пил на гражданке — продолжают и на передовой. Но есть и те, кто срываются уже на фронте. Был случай, когда у одного солдата от страха и нервов начали отказывать руки и ноги, и чтобы было легче — он пил. Из-за депрессии, из-за страха… Мы их не осуждаем, но помогаем.
– А их не нужно разве просто отправить домой?
– Их пытаются там реабилитировать. Но если человек призванный и по комплектации должно быть определенное количество специалистов, то кого на его место поставить?
– Но устав же предусматривает наказание?
– Сейчас идет война и много уставов опускается. Некоторые прямо условие ставят — мы пьем и воюем. И никак по-другому.
– А где распитие алкоголя больше распространено — в армии или в добровольческих батальонах?
– Наверное, в добровольческих. В вооруженных силах — дисциплина, они мобилизованы, они прошли через службу в армии. В добровольческих батальонах все по-другому — очень много людей, которые впервые взяли оружие в руки.
– Но, тем не менее, у них уровень мотивации все-таки намного выше…
– Возможно — да. Но добровольцы тоже идут туда абсолютно с разными мотивами. Кто-то похвастаться, кто-то завоевать девушку, у кого-то действительно болит сердце за страну. И в ВСУ есть много ребят-героев, которым просто хочется пожать руку и сказать "спасибо". А есть, опять же таки, негодяи, которые прячутся за солдатами.
– Вы были в Донецком аэропорту?
– Да, с 30 октября по 7 ноября. Заезд туда очень страшный, называется "дорога жизни", передвигаются на БТР. Бывает, заходит группа на ротацию, тогда едет человек 40 в колонне из 3-4 бронетранспортеров. Как правило, там эту колону встречают сепаратисты и не с цветами и шампанским, а минометным обстрелом. Самый трудный процесс — это попасть туда и выехать оттуда. Движение осуществляется по ночам, без фонарей и света — из села Пески.
– Хорошо, вы приехали в Пески, сообщили, что вы священнослужитель. Хотят таких брать с собой на передовую?
– Дают пару дней адаптироваться в селе Пески, под обстрелами немного побыть. Но в моем случае меня повезли в первый день, была ротация, так что в аэропорт я попал сразу.
– Ваши первые впечатления…
– Я заезжал ночью. Мой заезд был более-менее спокойный. Первые сутки там человек находится в адаптации. Я никогда не служил в армии. А там очень сильные обстрелы — с минометов и крупнокалиберных пулеметов.
– Где люди живут, спят, едят?
– Всё печально. Люди спят на постах, баррикады такие из песка, на улице практически. Есть перегородки всякие, есть блокпосты. Ребята круглые сутки ведут наблюдение. И днем, и ночью смотрят в тепловизоры. Между ними хорошая налаженная связь. Это все контролируется опытными командирами.
– Ночью идут обстрелы?
– В любое время могут быть бои. Могут ночью активно вестись бои, а днем спокойно, а может быть и наоборот.
– Правда ли, что сепаратисты сидят на третьем этаже терминала, а наши — на втором?
– Когда-то было такое в новом терминале, но уже всё давно наше. Ребята повесили около 10 украинских флагов повсюду.
– А где позиции сепаратистов?
– Там два терминала и башня. А вокруг аэропорта находится много зданий, вот там и базируются боевики.
– Украинские воины рады встречать капелланов или вовсе не понимают смысла в духовных служителях?
– У меня все было позитивно. Стали шутить: как вас называть, батюшка, или как там?
– Проводили групповые встречи с ними или персональные?
– Я мог при всех говорить свидетельство, что я там бывший зависимый, я говорю, что мою жизнь изменил Бог, какое место в моей жизни занимает Бог.
– Беседовали в свободное от обстрела время?
– Там такого времени не бывает. Через сутки ты уже привыкаешь: и ешь под обстрелами, и спишь под обстрелами. Всё становится привычным.
Ребята очень набожны и они открыты к таким вещам. Мы привозили карточки пластиковые, где с одной стороны молитва "Отче наш", а с другой — молитва покаяния. Были еще брошюры, где по четыре молитвы. Они все берут с огромным удовольствием. У меня были еще с Майдана католические крестики. Тогда ребята начали спрашивать: "Ты вроде бы протестант, а я — православный. Можно ли мне такой крест брать?" Отвечал им, вот так и завязывались разговоры.
– Молитвы совершали?
– Молились вместе с ребятами, просил разрешения, они говорили: конечно, давай.
– Есть те, которые противятся?
– Да, был один солдат. Были еще два офицера, братья, которые верят, что какая-то сила есть, но не верят, что Иисус Христос — Бог. Но абсолютное большинство считают себя верующими.
Дальше вопросы задаю Олегу "Падре"
– Вы тоже были в Донецком аэропорту — прямо в башне, верно?
– Я был там 11 дней в начале ноября. Приехал в Краматорск. А оттуда уже с военными меня туда доставили как капеллана.
– А когда заезжали в терминал, тоже понимали, что пуля может и не промазать?
– Конечно, понимал, я же служил в армии. В подразделении специального назначения по борьбе с особо опасными проявлениями, освобождение заложников. Поэтому, когда ехал туда, осознавал, что это может быть билет в один конец.
– Что мотивировало?
– Во-первых, был патриотизм, желание быть полезным в это время. Во-вторых, простая проповедь моего пастора о том, что мы тут сидим в тепле и комфорте, а там погибают молодые люди. Для меня это был голос Бога через пастора, что нужно ехать и служить. Конечно, я люблю свою мягкую и теплую постель, люблю просто приходить домой и находиться в тишине. Но я понимал, что как бы не было страшно — нужно туда ехать и быть поддержкой людям.
– Страх был какой-то?
– Страх есть перед поездкой. Но уже там на месте Бог дает силы, и нет никакого страха.
– Как встречали?
– Мы затащили ящики с пайками и спальниками. Я ехал, молитвенно размышлял, о чем буду говорить и как смогу помочь бойцам, которые находятся на грани жизни и смерти. Когда мы приехали, мне задали первый вопрос: можно ли бомбить церковь? Дело в том, что там была снайперша с импортной винтовкой. Она базировалась на храме с куполами и "работала" по нашим воинам. Ее могли достать только минометным обстрелом.
В общем, уважение к Богу и вере там есть у большинства. Не секрет, что в опасной ситуации молятся абсолютно все.
– Кто туда попадает?
– Мобилизованные добровольцы. Их всех предупреждают, куда они едут. Меня в штабе предварительно спросили: "Вы ранее были в такой ситуации? Понимаете, что это может быть последняя поездка?" Думаю, всех предупреждают.
– Какая там общая атмосфера?
– Такое ощущение, будто их привезли работать. Несколько человек стреляют, кто-то спит после смены, кто-то "Мивину" заварил, кто-то в туалет пошел. Все как на конвейере. Конечно, уровень боевого духа там высокий.
– Жалуются на государство?
– Нет, такого нет.
– А наступать они готовы?
– Готовы! Но просто у них задача иная — удерживать башню и терминалы.
– Проблемы с алкоголем есть?
– За все время только одну бутылку водки видел. Пьяным никто не был.
– В чем заключалось ваше служение украинским "киборгам"?
– Молился о том, чтобы Бог употреблял, и Бог использовал меня в самых неожиданных ситуациях. Чаще спрашивали, в какую церковь хожу. Но я сразу переключался на суть Библии. Говорил о смерти Иисуса Христа, Его воскресении и о вере в то, что Он умер за наши грехи.
Садился разговаривать один на один, а там подсаживались другие, кто-то рядом отдыхать ложился и тоже подключался к беседе. То есть слушали все, кто в радиусе 10 метров.
– Были те, которые не соглашались?
– К сожалению, был один с позывным "Север", который в 18 лет погиб. Он при всех отрицал, говорил, что — язычник, что верит в богов. Вечером один капеллан ему проповедовал, тот отказывался слушать, а утром он погиб.
Фронтовые священнослужители ожидают, когда государство наконец-то признает их функцию, узаконит эту службу и обеспечит всем необходимым. "Но действуем мы уже сейчас, не дожидаясь формального статуса", — подытоживает "Шторм".
Руслан Кухарпчук, НХМ.
|